к происходящему, так что из слов надзирателей я разобрала, что Элис делали искусственное дыхание. Минут через пятнадцать ее, едва передвигающуюся, вывели из отделения. Вечером мне приказали убрать ее камеру – это означало, что она больше не вернется.

– Может, ее перевели под домашний арест, Аманда, – с надеждой сказала я, оторвавшись от занятий с ученицей, – или хотя бы в больницу.

– Ага, конечно, – хмыкнула Аманда, – на первый этаж ее отправили, в одиночку. Они всегда так с буйными делают.

– Она не буйная, а просто больная! – возмутилась я.

– А им без разницы: буйная, больная, главное – от нее проблемы. Я тебе говорила, ты ей хуже сделаешь.

Мое сердце сжалось от страха, что я навредила бедной девушке, но, с другой стороны, что мне оставалось делать? Не смотреть же, как она умирает?!

Через пару дней, когда меня в очередной раз повели на встречу с отцом Виктором, я боязливо поглядывала в окошки камер первого этажа. В одной из них лежала Элис. Тихо, просто уставившись в потолок.

Love After Lock Up[22]

Однажды в пятницу вечером в отделении наблюдалось странное шевеление. Заключенные чего-то ждали, готовили еду в микроволновке и сдвигали синие пластиковые кресла к телевизору. Такого единения в просмотре телепередач не наблюдалось никогда. Обычно передачи смотрелись малыми группами в зависимости от предпочтений и знания иностранных языков. Иногда испаноговорящие брали верх и заполучали пульт, тогда вокруг телевизора собирались латинос, и отделение заполнялось громкими эмоциями Мари, которая, как известно, полюбила Хуана. В другие дни побеждали афроамериканки – тогда мы слушали рэп и R&B, а также интимные подробности из жизни голливудских звезд. Когда пульт доставался мне, я смотрела географические или исторические документальные фильмы, сперва в одиночестве, но потом ко мне стали подтягиваться с подчеркнуто умным видом те, кто хотел принадлежать к интеллектуальной элите отделения, как правило, конечно, мои ученицы и женщины постарше.

Но тот вечер был особенным – что-то смотреть собирались все.

– Бутина, – обратилась ко мне Аманда, – ты лучше иди к себе, а то мне неудобно перед своей учительницей. Мы тут реалити-шоу будем смотреть. Оно неприличное, и там много ругаются матом.

– Это чего это?! – картинно возмутилась я, – я тоже хочу смотреть это телешоу. Вот и буду. Увидишь!

– Ну как хочешь, – хихикнула Аманда. – Девки, Бутина будет смотреть «Жизнь после тюряги»! – громко оповестила она отделение.

– Да ну, на фиг, – рассмеялись женщины. – А ну дайте ей кресло по центру. Это будет само по себе шоу – смотреть, как наша Золушка-учительница будет смотреть «Жизнь после тюряги».

И меня тут же посадили в центре, в самом престижном месте у телевизора. В полдесятого началось то самое страшное телешоу, от которого, по заверениям дам, у меня должен был случиться «сердечный приступ».

«Шокирующие истории о влюбленных парах, которые нашли друг друга по тюремной переписке и впервые увидели друг друга сквозь решетки. Как только они исчезнут, выживет ли их любовь? Удастся ли бывшим заключенным сохранить любовь, когда они столкнутся с проблемами быта и семейной драмой! Это настоящая любовь или просто мошенничество?»

В этом сезоне «Love After Lockup» пять пар, которые впервые встречаются на свободе после нескольких лет свиданий под присмотром надзирателей тюрьмы, – так начиналось любимое телешоу всех заключенных Америки. Как рассказали мне женщины, в этот час у телевизоров замирала и сильная половина тюремного мира.

С первых же минут шоу главные герои ругались нецензурной бранью в нескончаемом множестве интимных сцен. Дальше – слезы, любовь, измены, предательство и конфликты. Каждая из наших зрительниц выбрала себе пару, за которую она болела, чтобы посттюремная любовь прошла все испытания до конца. Я тоже выбрала любимую пару, совершенно не показав виду, что реалити-шоу меня как-то смущает, хотя, конечно же, это было именно так. Но давать слабину я не собиралась и каждую пятницу занимала почетное кресло по центру, чтобы смотреть в коллективе «Любовь после тюряги». Сколько мне оставалось пятниц до того, как меня этапируют в колонию, я не знала. В Америке это, впрочем, не важно, таких правил, как, например, в России, где пребывание в изоляторе, в тяжелых условиях замкнутого пространства, засчитывается как 1,5 дня за каждый день срока, там нет. Меня могли забрать на следующий день после оглашения приговора, могли – через неделю или пару месяцев, а могли и вовсе оставить в Александрийской тюрьме. Этого ни я, ни мои адвокаты не знали, такая информация держится в строжайшем секрете, чтобы никто не смог вмешаться и перехватить преступника на этапе перевода между учреждениями.

Надзиратели с изумлением наблюдали картину «семейного» просмотра телешоу и моего присутствия на этих сеансах. Кто бы что ни говорил, а тогда мы и вправду были семьей. Как они учились говорить на моем языке и праздновали со мной мою Пасху, так и я никогда не считала зазорным понять и познать их культуру, в которой были ничем не отличающиеся от моих эмоциональные переживания, пусть и в немного гипертрофированной форме.

Для кого-то окружающие меня заключенные были монстрами, грубыми, жестокими, невоспитанными и неопрятными, а для меня эти же самые женщины были самыми красивыми и светлыми людьми на земле. Все дело в нашем восприятии действительности – я просто сделала выбор видеть в них хорошее. Ведь счастье есть даже в самые темные времена, если не забывать обращаться к свету.

Прошел месяц с момента вынесения мне приговора. Показ «Любви после тюряги» закончился. Моя пара проиграла, поругалась и разошлась, а я так и оставалась в Александрийской тюрьме.

Испанский словарь

Желая стать ближе к моей не говорящей со мной на одном языке подруге, я взялась за испанский. Учебников у меня, конечно, не было, зато был маленький потрепанный англо-испанский словарик из тюремной библиотеки. Его-то, как когда-то научила меня Хелен, я и приспособила для изучения нового иностранного языка. Так у меня появились листы с двумя колонками необходимых для общения с Лилианой испанских слов и фраз, большая часть из которых, конечно, касалась еды и тюремного быта. Не забыла я и о некотором количестве прилагательных, описывающих женскую красоту, которую Лилиана очень ценила. Вечерами я подсаживалась к ней, произносила слово, а она, весело смеясь надо моим неумелым говором, подсказывала правильное произношение на испанском. Вот, например, несколько самых популярных фраз, которыми мы с Лилианой объяснялись в Александрийской тюрьме:

Делисиосо авена – вкусная овсянка

Буэно чика – хорошая девушка

Ми амиго – мой друг

Мас ведурас, пор фавор, – больше овощей, пожалуйста

И,